Сто лет исполнилось повести «Собачье сердце», которую Михаил Булгаков завершил в марте 1925 года. Вроде бы важная и популярная вещь в наследии классика. Однако «Собачье сердце» стало известно на родине автора только благодаря блестящей экранизации 1988 года. А она по духу сильно отличалась от литературного источника и вообще была воспринята массами как сатирическая комедия. Хотя самому Булгакову было не до смеха.
В начале 1925 г. Булгаков не был ни известным писателем, ни драматургом. Ему уже стукнуло 33 года, а он писал фельетоны и очерки в газете «Гудок» и переживал непростой развод. За плечами ничего значительного не создано, хотя после переезда из Владикавказа он уже четвёртый год устраивался в Москве при помощи своего дяди – известного врача-гинеколога Николая Покровского. Именно с него, как считает большинство литературоведов, Булгаков писал своего профессора Преображенского.
Вероятно, писатель ваял параллельно две повести, близкие по теме, сюжету и смыслу. Но «Роковые яйца» благополучно вышли в альманахе «Недра» в феврале 1925 г., а завершённому месяц спустя «Собачьему сердцу» пришлось подождать публикации 43 года. Повесть была издана только в 1968 г. в ФРГ, уже после смерти Булгакова. А в Советском Союзе её опубликовали ещё 20 лет спустя, и к моменту выхода двухсерийного фильма Владимира Бортко первоисточник мало кто успел прочесть. Однако и для нынешнего россиянина «Собачье сердце» – это прежде всего Евгений Евстигнеев в роли профессора Преображенского и Владимир Толоконников в обличье Шарикова. За что писателю Булгакову должно быть обидно.
В повести «Роковые яйца» профессор-зоолог экспериментирует с воздействием красных лучей спектра на эмбрионы кур. Его технологии попадают в русскую деревню, где их по раздолбайству применяют к завезённым из-за границы яйцам змей и крокодилов. В итоге необозримые полчища гадов осадили и сожрали Москву, а главный змей обвился вокруг колокольни Ивана Великого. Однако цензоры из Главлита почему-то не усмотрели здесь аллюзий на большевистскую революцию: повесть не раз переиздавали, критики дышали ровно.
В «Собачьем сердце» профессор-нейрофизиолог экспериментирует с омоложением и пересаживает гипофиз люмпен-пролетария бездомной собаке, в результате чего на свет появляется «такая мразь, что волосы дыбом встают». Булгакову посоветовали повесть в Главлит даже не показывать, а видный большевик Лев Каменев вместо заступничества подтвердил, что печатать её категорически нельзя. Ещё через год к Булгакову пришли из ОГПУ, рукописи и черновики «Собачьего сердца» были изъяты. Начальник Главлита Лебедев-Полянский в докладе для ЦК назвал повесть «явно контрреволюционной».
Любой, кто смотрел фильм Бортко, этому не удивится: все филиппики профессора Преображенского звучат как чистейшая антисоветчина. Но вряд ли сам Булгаков хотел дёргать большевиков за усы, чтобы потом нервничать на допросах. Его только «попёрло»: в 1925-м начали печатать роман «Белая гвардия», поставили пьесу «Дни Турбиных», он снова женился, а жилищный вопрос стоял остро. Гонорары за книги и пьесы нужны ему как воздух. Весь корпус его работ демонстрирует сложное отношение к большевикам, но Булгаков открыто бичует только приспособленцев и бюрократов. Схожие акценты у Маяковского, Зощенко, Ильфа с Петровым, которых в 1925 г. пока ещё носят на руках.
В фильме Бортко резко расширена роль Швондера, который со своими «жилтоварищами» олицетворяет советскую власть. А у Булгакова Швондер – вспомогательный малозаметный персонаж. Для автора «Собачье сердце» – это прежде всего история превращения в человека собаки, от лица которой ведётся повествование. Однако в фильме актёр Толоконников играет не очеловечившегося пса, а воскресшего алкоголика-рецидивиста Клима Чугункина. И закадровые монологи Шарика беспощадно сокращены.
Бесспорным достоинством фильма Бортко является образ профессора. Булгаковский Филипп Филиппович совсем не обаятелен: он высокомерен и всегда прав, отчего и живёт один без жены и детей в семи комнатах. А Евстигнеев исполнил старорежимного интеллигента, человека с достоинством и большим сердцем, гневливого, но совсем не злого. Хотя для литературного Шарика он как раз злодей, заманивший голодную псину колбасой и безжалостно пустивший её на опыты. Сцены вивисекции написаны Булгаковым гротескно пугающе, чего в фильме нет и близко. Преображенский для автора – наследник Франкенштейна, а Шариков – сотворённое им Чудовище. Было принято считать, что в популярном романе Мэри Шелли монстр, выброшенный во враждебный мир, – персонаж трагический, а на злодея больше тянет сам Франкенштейн, самонадеянно перелопативший Божье творение и отказавшийся брать на себя ответственность. Так и русская интеллигенция, в понимании Булгакова, делала вид, что её оголтелое фрондёрство до революции не имеет к разгулу шариковых никакого отношения.
У режиссёра Бортко профессор Преображенский, наоборот, выставлен «Россией, которую мы потеряли». Как и его совестливый ассистент доктор Борменталь, на роль которого он взял Бориса Плотникова, игравшего в театре князя Мышкина словно Христа. Перст Бортко указывает, благодаря кому произошла катастрофа с миром этих прекрасных людей – Швондеру и Шарикову. Кабацкие куплеты про «яблочко с голубикою», которые отсутствуют у Булгакова, не оставляют сомнений: Клим Чугункин хорошо оторвался на буржуях в первые революционные годы.
Режиссёр прекрасно понимал, что возвышенные булгаковские сравнения Преображенского с Фаустом вряд ли «зайдут» советскому зрителю. А вот профессорское презрение к нуждам рабочего класса, тщательная забота о собственном комфорте, отказ жертвовать деньги на детей Германии, просто «потому что не хочу», – это эрогенные зоны для растревоженного гласностью сознания. И он не прогадал: фильм разошёлся на цитаты, его многократно повторяли по ТВ при грандиозном зрительском внимании. За простенькой стилизацией под кинематограф 1920-х годов мало кто рассмотрел, что фильм сделан наспех, словно времена вот-вот изменятся и завтра его могут положить на полку. Никто в СССР не видел и итальянско-немецкой экранизации Альберто Латтуады с Максом фон Сюдовом в роли Преображенского, находки которой Бортко щедро позаимствовал.
При том что внешне «Собачье сердце» Бортко снято близко к тексту булгаковской повести, по смыслу они не тождественны. В перестроечном Союзе фильм прозвучал как жирный плевок в наглую харю «вышедшей из народа» номенклатуры. Он дал смутному антикоммунистическому заряду, сформировавшемуся в миллионах граждан, идейно-культурное оформление. Также с премьеры «Собачьего сердца» в России считается этически допустимым боготворить учёного, презирая его создание. В первых театральных постановках по повести Булгакова в ТЮЗе и Театре им. Станиславского Шариков был персонажем трогательным и несчастным. Однако запомнят его мерзким чудовищем, которое вытирает руки о занавески, воровато жрёт водку и душит котов. Бортко тонко уловил: именно такой раздражитель требовался в моменте.
Источник: argumenti.ru
