Является ли домашнее насилие серьёзной проблемой для России
Вроде бы тут и спорить не о чем: примерно четверть всех убийств совершается в семье. Каждый год примерно 1300 женщин погибает от рук партнёров и родственников. При этом в России до сих пор нет специального закона о домашнем насилии – на планете осталось лишь 47 таких стран в Африке, на Ближнем Востоке и в Южной Азии. В прошлом году такой закон приняли в Казахстане, но в российских элитах преобладает мнение, что такая мера лишь внесла бы раздрай в семейные ценности. Не нужно, дескать, властям лезть в семью, а для успешной борьбы с насилием вполне достаточно существующих мер. Однако многие эксперты уверены, что мер как раз решительно недостаёт. И хотя ещё 20 лет назад ситуация была намного хуже, в смягчении нравов заслуга государства невелика. Общество сильно изменилось без его помощи.
Хождение по мукам
Когда председателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Нину Останину попросили прокомментировать казахские инициативы, криминализирующие семейно-бытовое насилие, депутат выразила сомнение, что подобный закон нужен и нам.
Во-первых, домашнее насилие не должно отличаться от других видов преступлений, перечисленных в Уголовном кодексе. Избиение незнакомого человека в парке де-юре не должно отличаться от избиения родственника на домашней кухне. Во-вторых, Останина отметила, что «большой общественной поддержки эта тема у нас не находит». А многие женщины, обвинив мужа в побоях, потом успокаиваются и забирают бумагу назад. Поэтому и полиция не очень любит по таким делам совершать активные действия. И в-третьих, нужно более осознанно относиться к выбору партнёра – тогда и насилия будет меньше.
Под этими словами могли бы подписаться и сотни других парламентариев разных созывов. Только до 2005 г. закон о домашнем насилии выносили для обсуждения в Думу 48 раз. И 48 раз депутаты его «прокатывали». Некоторые комментаторы не стеснялись в выражениях: мол, нечего давать бабам рычаги для шантажа мужиков. Они завалят полицию своими жалобами и требованиями, а мужу придётся прогибаться под угрозами его посадить за выдуманную оплеуху, синяк или просто ругань, которую тоже иногда предлагают приравнять к насилию. С точки зрения консерваторов, в семье должен быть хозяин. А если он время от времени напоминает о своём статусе кулаком, то ничего особо страшного в этом нет.
В 2010-е зампредом (ещё до Останиной) думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей была бывшая телеведущая Оксана Пушкина. Она как раз занимала прямо противоположную позицию и была не слишком популярна среди коллег. Ведь идея противодействия домашнему насилию не нравилась религиозно-патриотическим организациям, отстаивающим «традиционные ценности». Вдобавок Пушкина охотно скакала на пришедших с Запада феминистских фишках: дескать, в России существует дискриминация женщин, раз их так мало в той же Думе. Она умудрилась раскритиковать даже содержание Национальной стратегии в интересах женщин, на которую из бюджета тратились миллиарды рублей. Хотя в стране не было вообще никаких стратегий ради преуспевания мужчин, шахтёров или водопроводчиков, слуга народа сокрушалась: «Мы по-прежнему живём в патриархальном обществе, где женщину рассматривают прежде всего как станок по производству детей». И называла «главным достоянием России» почему-то не весь российский народ, а только слабый пол.
В общем, опыт Пушкиной наглядно демонстрирует любому депутату, что разрабатывать и выносить новые законопроекты о домашнем насилии – это карьерный тупик. Вдобавок эти меры неминуемо будут содержать чуждый нам опыт западных стран. Чаще всего речь про ту или иную разновидность охранного ордера, который выдаётся судом по итогам рассмотрения дела. По закону ответчик не имеет права вступать с обладательницей ордера в любой контакт: звонить ей по телефону, присылать письма или подарки, не говоря уже о том, чтобы приближаться к своей бывшей жертве или местам её обитания: дому, офису, школе. При совместном проживании заявитель может поставить вопрос о выселении нарушителя. Судья вправе обязать ответчика пройти курс лечения от алкоголизма или наркозависимости, посещать психолога или выплачивать заявителю деньги на содержание ребёнка, квартирную плату, расходы на лечение. Охранный ордер не приговаривает к тюремному заключению, но при его нарушении ответчик может быть отправлен за решетку. Какую дубину может сделать из такого ордера стерва со связями в российской глубинке, можно себе представить.
Однако даже вполне разумные опасения не дают права закрывать глаза на всю проблему домашнего насилия. А отсылки к традициям и мудрости предков лишь помогают консервировать самые дикие практики прошлого.
Аршином общим не измерить
Многие годы статистика по домашнему насилию оставляла массу вопросов. Например, в начале 2000-х чуть ли не каждый журналистский материал по теме сообщал о 14 тыс. российских женщин, ежегодно погибающих в результате насилия, со ссылкой на некое исследование центра «Анна»*. Само исследование в открытом доступе отсутствовало, но шокирующую цифру использовали за неимением более релевантных данных (провести серьёзный масштабный мониторинг в первые постсоветские годы было проблематично).
Почему-то мало кого смущало, что 14 тыс. убитых (и умерших от травм) женщин – это совершенно нереальная цифра. Примерно столько составили потери Советской армии в Афганистане за 10 лет войны. Если бы в стране убивали столько женщин ежегодно, то у каждого россиянина было бы по несколько погибших от рук родни знакомых. В результате побоев появилось бы множество женщин-инвалидов. На самом деле в крупных российских городах избиение мужчиной жены никогда не считалось нормой. Многие приличные люди признавали, что слышали о существовании такой проблемы, но конкретно в своём кругу никогда с ней не сталкивались. Конечно, за МКАДом нравы были попроще.
Вероятно, «АН» удалось установить первоисточник этих 14 тыс. – публикацию в одной из федеральных газет за 1993 год. В ней рассказывалось о круглом столе, прошедшем в МВД по теме насилия. На нём представительница центра «Анна»* озвучила цифру, газета вынесла её в заголовок – и пошло-поехало. Ни проверок, ни подтверждений, ни анализа методики подсчётов, если они вообще взяты не с потолка. Про 14 тыс. убитых женщин (за 20 постсоветских лет получается 280 тыс.) есть практически в любом законопроекте о домашнем насилии. Так же как и про 30% российских старшеклассниц, которые ещё до окончания школы якобы подвергаются изнасилованию (со ссылкой на ту же «Анну»*). А смешение столь мутных данных с серьёзными экспертными заключениями и реальными фактами компрометировало всю тему.
Но реальность действительно тревожна. По данным Генпрокуратуры, в 2023 г. 24% всех предварительно расследованных за год убийств совершается в семье. Эта сфера удивительно стабильна: по данным МВД, в 2021 г. партнёрами и родственниками убиты 1315 женщин, в 2022-м – 1311. Правозащитники в первой половине 2024 г. насчитали около 650 погибших женщин.
Получается, каждые семь часов одна россиянка умирает от рук близких. И ещё столько же получает тяжкие телесные повреждения от тех же рук. Даже на основе полицейской статистики 56% случаев причинения тяжкого вреда женскому здоровью – это кто-то из родни. Но ведь барышни далеко не всегда идут со своими травмами в полицию, даже если медицинские основания серьёзны. Есть экспертные оценки: в органы обращаются лишь 10% пострадавших от домашнего насилия женщин.
В настоящее время избитая женщина должна сама обратиться в медучреждение, где рассказать врачу, как ему правильно описать повреждения, чтобы это годилось для последующей судмедэкспертизы, проконтролировать, чтобы в полицию отправили телефонограмму. Сама оценить тяжесть телесных повреждений и в зависимости от этого обратиться в местное отделение полиции, прокуратуру или в суд. Ей нужно знать, что необходимо потребовать там направление на судебно-медицинское освидетельствование, а если его откажутся выдать, пройти освидетельствование за деньги. Поскольку травмы, полученные в результате домашнего насилия, квалифицируются как побои, лёгкие телесные повреждения и относятся к статьям частного обвинения, она должна сама обратиться к мировому судье, грамотно оформить все бумаги, собирать доказательства, представлять их на процессе, приводить свидетелей. Всё это время у насильника будет бесплатный защитник. А самой ей, вполне возможно, придётся проживать со злодеем в одной квартире. Вероятно, такая ситуация соответствует «традиционным семейным ценностям».
В семьях также совершается четверть всех изнасилований, а всех преступлений против половой неприкосновенности – в 4, 2–4, 5 раза больше. Но тут реальность может быть ещё более страшной. Ведь если оперативники неохотно берутся за жалобы женщин на избиения, то заявление об изнасиловании мужем жены может вызвать у них ещё большее раздражение: дескать, у него есть права на её душу и тело, а у неё – супружеский долг. В советской практике вовсе утомишься искать прецеденты, когда за такое преступление кого-либо привлекали. Четверть преступлений с несовершеннолетними потерпевшими (не считая дел по неуплате алиментов) – это тоже семья.
Андрей и Ольга находились на грани развода после 27 лет брака и уже начали в бесконечных ссорах делить имущество. В конце концов Андрей убил супругу ножом в грудь, вывез и закопал её тело. Это не «единичный случай» из страшных 1990-х. Инцидент произошёл во вполне культурном Нижнем Новгороде в октябре 2024 г., а Ольга Молодченкова служила в полиции в звании майора. Она написала 40 заявлений на оскорбления и побои со стороны мужа, часто жаловалась сослуживцам. И если система не смогла развернуться лицом даже к ней, то эта система никуда не годится.
Традиции и дичь
Можно вспомнить историю жительницы подмосковного Серпухова Маргариты Грачёвой, которой муж отрубил топором кисти рук. Этого тоже могло не произойти: жертва обращалась в полицию, когда отморозок впервые вывез её в лес и угрожал ножом. Тогда участковый перезвонил Грачёвой через 20 дней, а на вопрос «Почему так долго?» ответил: «Это же Россия». Разумеется, после разговора с таким «дядей Стёпой» муж почувствовал если не поддержку, то хотя бы ощущение безнаказанности. То же самое, вероятно, ощущал и бывший сотрудник ФСКН Сергей Гусятников, убивший 48 ударами ножа свою жену Елену Вербу, которая несколько раз снимала побои и обращалась в полицию, но никакой помощи не получила.
Так и не введя в итоге охранные ордера, Россия двинулась в противоположном направлении, в 2017 г. декриминализировав семейные побои. Хотя само понятие «побои» появилось в Уголовном кодексе только в 1997 г.: за причинение физической боли, не повлёкшей серьёзных последствий для здоровья, можно было сесть на два года. 20 лет спустя из формулировки 116‑й статьи УК исчезло определение «близкие люди». Отныне впервые побить жену и не выбить ей глаз можно: наказание будет административным, а штраф не превысит 30 тыс. рублей (обычно выписывают 5–10 тыс.).
Декриминализация побоев сразу же дала всплеск насилия: количество жалоб на домашнее насилие в России выросло втрое, в суды поступило около 161 тыс. административных дел в первый же год. Омбудсмены в регионах отмечали – дело не столько в облегчении наказания, сколько в домостроевской риторике, которая расцвела на почве возрождения «традиционных ценностей семьи», среди которых всегда выделялся тезис «да убоится жена мужа своего». Согласно опросу аналитического агентства «Михайлов и партнёры», 39% респондентов допустили применение силы к близким, а 47% подчеркнули, что домашнее насилие – частная проблема. Обсуждая западный опыт, сторонники скреп всегда приводят в пример крайности. Например, 8-летнего нью-йоркского мальчика, который оторвал у сверстницы пуговицу с пальто, попытались прикрутить за сексуальное домогательство. Поэтому в жалобах детей друг на друга или родителей нужно видеть лишь иудушку Павлика Морозова.
Правда, столичный омбудсмен Татьяна Потяева отмечала, что всё чаще встречаются сообщения о побоях «глубоко пожилых людей». «К нам попадает всё больше женщин, избитых и выгнанных из дома своими детьми», – подтверждают в кризисном центре в Питере. А «Домострой» позволял лишь наказание родителями детей в воспитательных целях: «Любя же сына своего, учащай ему раны – и потом не нахвалишься им. Наказывай сына своего с юности – и порадуешься за него в зрелости его, и среди недоброжелателей сможешь им похвалиться, и позавидуют тебе враги твои». О побоях же родителей детьми говорилось прямо противоположное: «Кто бьёт отца или мать – тот отлучится от церкви и от святынь, пусть умрёт он лютою смертью от гражданской казни».
В русской литературе от Гоголя до Чехова избиение мужем жены в крестьянских и мещанских семьях являлось нормальным следствием дурного настроения или чрезмерного употребления водки. Даже когда жертву «били смертным боем», то есть могли забить насмерть, никто из соседей не имел права вмешиваться или дать ей приют. Земские суды практически не рассматривали дела об избиениях в семьях, зато случаи убийств на той же почве карались по всей строгости – до двадцати лет каторжных работ. Никакой профилактики явления не велось: оно считалось само собой разумеющимся и редко приводило к распаду семей.
В советское время уровень домашнего насилия только возрос, поскольку до 90% городского населения проживало в коммунальных квартирах, общежитиях и бараках, где чрезмерная скученность людей разных полов, возрастов, национальностей и сословий очень часто приводила к конфликтам. В отношении домашних насильников практиковались «товарищеские суды», «меры общественного воздействия» в виде выговоров, штрафов, принудительных работ сроком на 15 суток – вплоть до увольнения с работы или исключения из партии. Всё делалось словно «по старине»: на явление смотрели сквозь пальцы, пока не происходило что-то страшное – тогда карали всех подряд.
В 2015 г. нижегородец Олег Белов убил свою беременную жену, шестерых детей и собственную мать. Оказалось, что супруга не раз жаловалась на мужа в полицию, где следователи нашли крайних – участковых Дмитрия Обливина и Владимира Филимонова, получивших по обвинению в халатности по 3–4 года условно. В системе мало что поменялось. Гораздо интереснее изменения, происходящие в головах простых россиян.
Суд чести
Когда Владимир Высоцкий писал «Я женщин не бил до семнадцати лет…», домашнее насилие не было табу даже в семьях творческой интеллигенции. Сам же автор гонял жену, известную французскую актрису, о чём мы знаем из мемуаров его знакомых. Писатель Юрий Нагибин вспоминает, как подвыпившая Марина Влади рассуждала за столом на весьма интимную тему: «В разгар её разглагольствования пришёл Высоцкий, дал по роже и увёл». Никакого осуждения среди друзей поведение поэта и актёра не вызывало. Пострадавшая тоже не подала на развод.
Кризисные центры для женщин стали появляться в стране только в 1990-е. И в основном на иностранные гранты. В убежище барышня, которую систематически избивают, могла отсидеться несколько дней, получить медицинскую и юридическую помощь, собраться с мыслями. Только к середине 2000-х власти российских регионов стали открывать подобные учреждения на бюджетные деньги. Хотя и сейчас они есть не во всех российских мегаполисах.
В прежние годы была распространена ситуация, когда женщина прибегает в убежище в халате и тапочках вся в синяках, а на следующий день её муж на коленях умоляет «дать шанс». Но через пару дней женщина снова прибегает в том же виде. Часто жертва годами терпит насилие, не предпринимая действенных усилий для решения проблемы. Одни думают, что так или иначе насилие присутствует во всех семьях и во всех отношениях. Другие считают семью женским предназначением, и якобы только она ответственна за то, что в ней происходит. Третьи считают развод признаком своего поражения как женщины. Или держатся за дикий стереотип «бьёт – значит, любит». Один из самых главных доводов: детям нужен их отец. Хотя любой психолог подтвердит, что если в семье папа бьёт маму, то у ребёнка будет высокий уровень тревожности, утомляемости, он будет чаще болеть и проецировать свои комплексы на новую семью.
Но сегодня женщины стали жёстче и целеустремлённее. Замдиректора «Кризисного центра помощи женщинам» в Петербурге Наталия Павлова делится наблюдениями: «Раньше, пожив у нас месяц, большинство женщин возвращались домой к насильнику, сегодня почти все настроены упорно работать, снимать жильё и разводиться». И если прийти в центр днём, то почти никого из пострадавших не застанешь – все на работе. «Бьёт – значит, убьёт» – это новый символ их веры.
Изменения отмечены и в мужских головах. Трудно представить себе, что кто-то за праздничным столом бьёт в лицо собственную жену, а все остальные его молчаливо поддерживают. Как минимум, в эту компанию его никогда не пригласят. Более того, самому насильнику его поведение всё чаще кажется ненормальным. Повсеместно появляются группы (иногда платные, иногда нет), где, словно анонимные алкоголики, собираются анонимные насильники.
Приходя сюда первый раз, они называются Лёшами и Серёжами, и говорят, что случайно толкнули жену плечом, а она упала на комод, сломав себе руку: «Я этого не хотел, а тут ещё вазы сверху посыпались — и всё ей по голове. Она хотела увернуться, а тут лестница с крутыми ступеньками, да ещё руки моим ремнём случайно связались…»
Конечно, такому пассажиру необходимы индивидуальные занятия с психологом, прежде чем он признается: «Ну, я это… короче… слева её немного приложил». Иногда основная работа психолога заключается в том, чтобы не перебивать этот поток сознания: «Ну и накатил ей, короче, ногами раз десять. Мне руками нельзя, я же боксёр…»
Нужно добиться, чтобы в рассказе пациента было как можно меньше оценочных категорий и как можно больше сухих фактов: «Я вешу 115 килограммов при росте метр восемьдесят семь. Моя жена весит 56 килограммов при росте метр шестьдесят два… Первый раз я ударил её восемь лет назад в конце нашего медового месяца… За прошедшие полгода я дважды покупал ей очки… Она неоднократно пыталась уйти от меня с дочерью, но у неё нет средств к существованию, а её родители живут в Хабаровске». Чем бесстрастнее факты, тем скорее они превращаются в пищу для ума, тем быстрее наступают прозрение и ужас от собственной низости.
Для большинства мужчин выпитый алкоголь служит оправданием: «Ну поймал чертей к 5 января, с кем не бывает… Что, совсем пить бросать?.. Не, ну я же мужик». А пить надо бросать, если избиение началось беспричинно, – например, жена с правой хорошо открылась. Если проснувшийся поутру супруг ни бельмеса не помнит и хрустит кулаками, глядя на её распухший нос: «Кто это сделал, зайка?»
В девяти случаях из десяти побитая жена не пойдёт жаловаться. И чем она старше, тем скорее не пойдёт. Но добровольный визит супруга в группу «антитерминаторов» – это следствие его внутреннего разлада. И в этом смысле клиент не безнадёжен, ведь человек чего-то стоит, когда в нём начинается борьба. Один мужчина рассказал, что побивал жену пару раз в год, чтобы закрепить своё превосходство. А единственный раз, когда они нарвались на хулиганов на даче, что-то лепетал трепетной ланью. Только тогда он увидел в глазах жены настоящее презрение и решил, что жизнь надо менять.
Источник: argumenti.ru
